Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев
— Что случилось, дядя Магеррам? — спросил я.
— Боюсь, что не поймешь, сынок, да и рассказывать долго, Это давняя история, которая почему-то мне вспомнилась сегодня.
Наверно, мне следовало промолчать, но трудно удержаться от вопроса, когда тебе пятнадцать, а самоуверенности больше, чем у взрослого мужчины.
— Я не из тех людей, у которых во рту не держится вода, дядя Магеррам. То, что узнаю, останется между нами, и никто не сможет выведать…
Дядя Магеррам усмехнулся, обнял меня за плечи.
— Не в том дело, сынок… Не все, что было, быльем поросло, иногда старая рана лишь затянута тонкой пленкой, тронешь — и горячая кровь хлынет ручьем. Каким же неучем я был, Будаг!! Я расскажу тебе историю моей первой любви, она же и последняя, пусть послужит тебе уроком! — Он помолчал, словно собираясь с духом, и начал рассказ. — По-моему, Гюлькейнек была самой красивой девушкой в нашем селе. Впервые я увидел ее у родника Арзу. С глиняным кувшином на плече в толпе других девушек она пришла за водой. Девушки смеялись, перебрасывались словами, а я не мог глаз оторвать от Гюлькейнек. Я смотрел, как она набрала воду, плотно закрыла кувшин, обмыла его водой, поставила на плечо и повернулась лицом ко мне. У меня гулко заколотилось сердце, а она взмахнула ресницами, словно не видя меня, и прошла мимо. А я продолжал стоять на месте и глядел ей вслед. С того дня я старался часто бывать у родника, почти ничего не ел, долго не мог уснуть, все мои мысли были о Гюлькейнек…
Признаться, вначале рассказ дяди Магеррама я слушал вполуха; что мне за дело до какой-то неизвестной Гюлькейнек? К тому же я был голоден, а из хурджина дяди Магеррама торчало горлышко кувшина с простоквашей и еще что-то, как оказалось — лаваш. Словно прочтя мои тайные желания, дядя Магеррам развязал хурджин, достал оттуда еду и накормил меня, а потом продолжил свой рассказ.
— Да, Будаг, не было большего счастья для меня, чем встретить Гюлькейнек у родника и провожать ее взглядом. Мои мысли были заняты лишь ею. Я стал одержимым, грубил родителям, ссорился с посторонними. Прошло немного времени, а Гюлькейнек перестала бывать у родника. Я разыскивал ее по селу, все чаще задерживался у родника. И вот однажды я заметил фигуру со знакомым глиняным кувшином на плече. Я вздрогнул: сейчас я увижу ее!.. Но это была не Гюлькейнек, хотя и очень походила на нее. Девушка взглянула на меня, прикрыла рот платком и сделала движение, чтобы пройти мимо. Я заметил, что она с интересом смотрит на меня, в ее взгляде застыл вопрос: «Что тебе надо от меня?» И я сказал ей, что ждал ту, которая носит на плече такой же глиняный кувшин, как у нее, а еще сказал, что, видно, та девушка вовсе не стремится увидеть меня. Она выслушала меня, опустив край платка, которым прежде прикрывала рот, и сказала: «Ты счастливый, что встретил меня, потому что никто в Вюгарлы не может помочь тебе так, как я. Ведь я родная сестра Гюлькейнек. Меня зовут Гызханум, и мы обе дочери Гюлюмаги»…
— Как? — удивился я и перебил дядю Магеррама, — Не о нашей ли Гызханум идет речь?
— Представь себе, о ней! — вздохнул он… — Ее тонкие губы быстро шевелились, приоткрывая мелкие зубы. Гюлькейнек и Гызханум были очень похожи, но я не мог отделаться от мысли, что во всем облике Гызханум есть что-то отталкивающее. Но она сказала, что поможет мне, как я мог отвергнуть ее?..
— Неужели эта старая сводница Гызханум была похожа на свою сестру Гюлькейнек? — снова перебил я его.
— Увы, это так. Я сразу поверил ее словам: «Лекарство от твоей болезни в моих руках…» Чтобы завоевать ее расположение, я поклялся, что буду век ей благодарен. Подняв кувшин на плечо, она медленно проговорила: «Одной благодарностью сыт не будешь, вот если бы ты смог привести одного большого барана, юбку со сборками, кусок душистого мыла «Гюльчохан» и острые ножницы, тогда бы мы с тобой поладили…» Увидев, что я растерялся от неожиданности, она добавила с усмешкой: «Я же не прошу у тебя лошадь или вьючного верблюда. Как только выполнишь мои условия, я устрою тебе встречу с Гюлькейнек, а ты уж сам с ней обо всем договоришься». Она не стала ждать, что я скажу, и быстро ушла. Растерянный, я смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом дороги.
«Откуда я все это достану?» — думал я и не находил ответа. Косить траву, жать хлеб, работать на гумне и в поле я умел, но много ли заработаешь этим? Купить большого барана, юбку — на это у меня денег не было. Никогда в жизни я не воровал. Моя мать клялась хлебом, что никогда в нашем доме не было ничего, добытого нечестным путем, а отец говорил, что сыромятные чарыхи воруют только собаки, но они все равно всегда босы!
С того дня как я повстречался с Гызханум, шальные мысли стали забредать в мою голову. Я думал о том, что всегда на пути влюбленных вырастают преграды. Неужели меня остановит необходимость украсть трех баранов? Другого пути у меня не было. Долгими ночами я все обдумал. Приближалась осень, и кочевники-курды перегоняли свои отары с горных эйлагов на низинные пастбища. Правда, у курдов были такие злющие псы, что с легкостью стаскивали всадника с седла. Да к тому же кочевники были превосходными наездниками, им не составило бы труда догнать такого растяпу, как я. Но отступить я уже не мог. Большие отары паслись в окрестностях Гориса и Шукюрбейли. Но те места я знал плохо. Оставались только горы Учтепе, которые и невысоки, и исхожены нами вдоль и поперек.
В тот день я встал с первыми петухами. Вышел во двор, стараясь никого в доме не разбудить. В светло-синем небе зажглась утренняя звезда. На ходу доедая лаваш, я быстро достиг холма у Семи родников. По обеим сторонам дороги, как обычно, стояли кибитки. Но загоны около кибиток были пусты: то ли кочевники выгнали отару на пастбище еще до первой звезды, то ли овцы с ночи оставались на пастбище. Я еще раз прошел мимо кибиток и загонов, стараясь получше запомнить расположение кочевого стана. И решил, что украденных баранов отведу и спрячу в ложе сухого озера. На дне высохшего водоема было множество больших валунов и камней, за которыми можно
